Седьмой от Адама - Владимир Резник

русские, которые заявились к ней неделю назад в салон и стали шантажировать какими-то заявлениями с её подписями и фотографиями, сделанными до выезда их семьи из России.

Да откуда же он мог знать об этом? Ему и в голову не могло прийти, что его возлюбленная ещё в свои шестнадцать была завербована ГПУ, да и не завербована даже, а сама радостно предложила своё тело и юную душу мировой революции. Всё это было так некстати… Теперь мадемуазель Е предстояло исчезнуть, а вот как это обставить и в кого переселиться дальше — нужно было тщательно обдумать.

7.2

Выбор был велик — в её салон по-прежнему захаживали многие знаменитости, художники, поэты. Бывали и представители политической элиты и солидные, состоятельные банкиры — любой из них с удовольствием согласился бы на фотосессию, но ему очень не хотелось влезать в шкуру кого-либо из известных, бывших на виду персон. Хотелось отсидеться в тишине и спокойно передохнуть от суеты и нервотрёпки последних лет. После долгих переборов всех имеющихся под рукой вариантов она остановилась на молодом одиноком французе-механике, которого вызывала время от времени для починки чего-нибудь из фотооборудования или освещения.

Следующий день почти целиком ушёл на подготовку. Она перевела в наличные всё, что было под рукой стоящего, заложила в ломбард все драгоценности и несколько картин, сняла всё, что было на банковском счёте, но закрывать его не стала, чтобы не вызывать ненужных расспросов. Бросить придётся всё: такую уютную и со вкусом обставленную квартиру, столько милых её сердцу мелочей, собираемых долгие годы, подарки великих художников, рукописи знаменитых поэтов с автографами, а какой гардероб — и всё это бросить из-за такой ерунды!

«Стоп, — одёрнул он себя. — Стоп! Что это со мной? Уж слишком я вжился в это тело и в этот женский образ. Хватит! Нельзя так втягиваться. Бежать, срочно бежать».

Твёрдое правило — не брать с собой в новую жизнь ничего из прежней, ни одной зацепки, по которой можно было бы его связать с прошлым, — выполнялось им неукоснительно. Когда всё было готово, чемодан собран и билеты на утренний поезд лежали в кармане купленного, естественно, без примерки, на глаз мужского костюма, она позвонила французу и попросила его срочно зайти, чтобы кое-что подремонтировать. Он не отказался, несмотря на то что был уже вечер, — он всегда прибегал по первому её зову. Во-первых, она хорошо платила, а во-вторых, отказать такой женщине он был просто не в силах, как бы ни был занят. Поломка оказалась пустяковой и была устранена за десять минут, а потом это было решено обмыть по-русски, а потом хозяйке страшно захотелось сделать несколько художественных фотографий такого красавца. А потом они выпили ещё, и, раз уж фотографии были отсняты, она позвала его в специальную тёмную комнату — помочь их проявить. Небольшой заряженный пистолет с глушителем лежал под перевёрнутой кюветой, и нужно было только дождаться, пока на бумаге, опущенной в проявитель, появится изображение мужественного молодого человека.

Ещё час у него ушёл на то, чтобы вклеить фотографии в чистые бланки документов и проставить нужные печати, ещё полтора часа на то, чтобы сжечь ненужное в камине и уничтожить всё, что могло навести полицию на малейший след.

Её тело обнаружили на третий день, когда несостоявшийся жених — шеф полиции округа, не дозвонившись до возлюбленной, взломал с отрядом ажанов дверь её студии. Париж был потрясён убийством молодой женщины. Подняты на ноги были все, включая жандармерию, перетрясли всё парижское дно, но безрезультатно. А когда выяснилось, что убитая сняла в этот день большую сумму и заложила драгоценности, то следствие закономерно пришло к версии убийства с целью ограбления, на которой так и осталось.

А ещё через месяц, покружив предварительно по Европе и отдохнув в Бадене на водах, чтобы привыкнуть, приспособиться к новому телу, молодой француз открыл в Лозанне небольшую мастерскую по ремонту часов и фотоаппаратов.

Глава 8

8.1

— Меня зовут Максимилиан Карл Турн-унд-Таксис. Вы можете звать меня просто Макс. Я один из многочисленных потомков древнейшего княжеского рода Таксисов. Нет, у меня нет княжеского титула — вопросы династического наследования очень сложны, титул достался моему двоюродному дядюшке, но мне зато досталось приличное состояние и часть родового поместья. Кстати, все говорят, что я как две капли воды похож на одного из своих предков, которого звали точно так же — ну, или меня назвали как его — и жившего в середине девятнадцатого века в нашем фамильном замке в Регенсбурге. Нет, это я не хвастаюсь, это имеет отношение к моему рассказу. Так что, Михаил Александрович, наберитесь терпения.

Мазин, поёрзав, устроился поудобнее на жёстком стульчике кафе и своим видом выразил готовность терпеть.

— Я получил очень хорошее образование. Я пишу, читаю и свободно говорю на шести языках, включая латынь, русский, а теперь вот ещё и иврит. Но об этом позже. Моя основная специальность — психиатрия, вернее психоаналитика. А моё хобби — фотография и коллекционирование фотоаппаратуры. Кстати, у меня очень хорошая коллекция в нашем фамильном замке Санкт-Эммерам. Так что, если будете проездом в Регенсбурге, заезжайте, с удовольствием похвастаюсь.

Мазин кивнул головой в знак благодарности за приглашение и криво усмехнулся, представив, как он получает в профкоме характеристику для получения разрешения на поездку за границу, в капиталистическую страну, для осмотра коллекции фотоаппаратов.

— Мой предок и тёзка тоже собирал всё имеющее отношение к фотографии, и начало коллекции было положено им, так что можете себе представить, какие экземпляры там были, — Макс увлёкся и закатил глаза. Мазин непроизвольно облизнулся. — Говорю «были», потому что, увы, не всё сохранилось. Наследники за эти сто с лишним лет, прошедшие со смерти князя Максимилиана в 1861 году, были разные, но вот коллекционеров фотоаппаратуры среди них не оказалось. К коллекции относились из рук вон плохо и при случае норовили что-нибудь продать. Но кое-что всё же осталось. Так вот к чему я… С полгода тому назад я искал какую-то книгу в семейной библиотеке и в одном из старых фолиантов, не снимавшихся с полки сотню лет, обнаружил вложенную тонкую тетрадку в чёрном бумажном переплёте, написанную от руки на иврите и с рисунками студийных фотокамер. Я страшно заинтересовался. Сначала я хотел отдать её в перевод, но потом решил, что ещё один язык мне не помешает, и выучил иврит.

— Вот так просто. Взяли — раз — и выучили, — саркастически заметил Мазин, насторожившийся при упоминании чёрной тетрадки.

— Ну да, — не понял юмора Макс. — Ну, не так чтобы раз, и всё, но выучил. Это не так сложно, как кажется. Да и вообще, языки — полезное и увлекательное занятие.

Мазин, с трудом продравшийся через это «увлекательное занятие» к тройке в школьном аттестате, а после сражавшийся с немецким языком и в институте, и на дополнительных курсах, куда регулярно выпрашивал направления в своём НИИ, и лишь в результате этих многолетних адских усилий вполне сносно для непрофессионала выучивший язык, недоверчиво хмыкнул. Но развивать тему дальше не стал, поскольку упоминание о тетрадке в чёрной обложке сразу придало рассказу иностранца дополнительный интерес и какое-то правдоподобие.

— Так вот тетрадь эта оказалась дневником, вернее, первой частью дневника некоего Еноха, — продолжил Макс, — еврея, изготовителя фотокамер из моего родного Регенсбурга, жившего там с 1823 по 1843 год, — это я уже потом проверил по налоговым записям в ратуше. Действительно, был такой. Откуда пришёл — неизвестно, и куда исчез — тоже. Так вот, судя по дневнику, этот Енох был, во-первых, в приятельских отношениях с моим предком Максимилианом, а во-вторых, был не просто мастером по изготовлению фотокамер, а ещё каббалистом, мистиком, алхимиком, и ещё бог знает какими магическими практиками увлекался. И всё это он пытался применить при создании своих фотокамер. Он сделал немало обычных фотоаппаратов, но в дневнике он подробно описывает свои опыты и изготовление только нескольких камер, которые должны были обладать специальными, очень специальными свойствами. Он давал им номера в соответствии с буквами еврейского алфавита — и не по порядку изготовления, а по сути, по смыслу. Вы же знаете, что в Каббале у каждой из букв есть